Истоки позора
Киевский историк профессор Сергей Стельмах, которого никак не обвинить в недостатке патриотизма, написал на своей странице в Facebook:
«Думаю не ошибусь, если со временем «Новые Санжары» станут индикатором украинской идентичности и символом провальной гуманитарной политики за последние 29 лет. От Галичины (которая сама себя объявила «Украинским пьемонтом») до Полтавщины (которая была примером украинства), одна и та же песня — «моя хата с краю». Печально!»
Позор, конечно, ложится не только на общество, которое намеренно дегуманизирует националистические силы, героизирующие изуверов прошлого, но и на саму украинскую власть. Своим бессилием в острый момент она показала, что при слабом правительстве, не способном контролировать ключевые вопросы жизнеобеспечения общества, возможны не только сильные потрясения вроде «майданов», но и их «новосанжарские рецидивы», коим, конечно, нет другого объяснения.
Рассматривая события, так или иначе связанные с эпидемической безопасностью на Украине, мы не можем не заметить, что ситуации, подобные полтавской, время от времени возникают в разных местах.
Эпидемии при этом, как правило, работают своеобразным взрывателем. Причиной же, кроме слабой власти, служат допущенные этой самой властью невежество и слабое санитарное воспитание общества.
Если оглянуться примерно на 130 лет назад, то мы можем припомнить яркую историю знаменитого холерного бунта, случившегося в центре Донбасса на излете лета 1892 года и сделавшего имя местечка Юзовка (нынешний Донецк) знаменитым в Российской империи не одними только сталью и углем.
Обыденная жуть
Холера частенько летом навещала южные города и губернии России в дореволюционные времена. Одесса, Николаев, Херсон, Крым, Кубань, Астраханский край в XIX столетии не раз окуривались дымом серы — считалось, что он эффективен в борьбе с вирусом холеры.
Ожесточение, с которым человечество воевало в то время с этой хворью, приводило порой к совершенно курьёзным случаям.
Скажем, когда в сентябре 1854 года англо-французские интервенты на ста с лишним кораблях прибыли для нападения на Крым и стали высаживаться в районе порта Евпатории, то старичок-командир порта, приняв у них бумагу с ультиматумом о сдаче города, не разобравшись, просто окурил листок серой и сказал:
— Высадиться, отчего же-с, высаживаться на берег не воспрещается. Только, господа, в видах эпидемии холерной, не иначе, как приказано от начальства, высаживаться непременно в карантин и выдерживать там положенный четырнадцатидневный срок.
При всей анекдотичности этой истории шуткой она не была — за четыре дня, пока шла высадка на крымский берег, англичане потеряли умершими от холеры семь или восемь только офицеров.
В том веке человечество ещё не знало гриппа и боялось в основном холеры, которая, к слову, в крепости Севастополя привела к холерному восстанию матросов и работных людей 1830 года.
Неудивительно, что при всей обыденности холеры для сознания русского общества в массах рабочих и крестьян она была просто «бичом божиим», противиться которому было почти бессмысленно.
В 1892 году, когда эпидемия пришла в Юзовку, в которой условия для борьбы с ней были не то чтобы очень плохими, но, как вспоминает об этом писатель Вересаев, бывший тогда студентом медиком, проходившим практику у брата-врача на руднике поблизости от Юзовки, очень скупыми, недостаточными.
Фактически с заразой в заводских «собачовках», «нахаловках» и прочих антисанитарных «шанхаях» Юзовки боролись десятка полтора заводских и земских врачей, у которых под рукой не было даже младшего медперсонала, а формально, видимо, для всего народа — крестными ходами. Народу какое-то утешение в безысходности.
На праздник
Впрочем, в тот годы погоды были более-менее милостивы к юзовским жителям: конец июля и начало августа выдались прохладными. А как известно, вирус холеры весьма неустойчив при температурах ниже 15 градусов тепла.
Эпидемия стала отступать, но в какой-то момент дала вспышку смертей на прощание. И среди темного фабрично-заводского люда поползли слухи — мол, доктора в основном евреи, нарочно русских православных в холерных бараках мучают, не в силах вылечить.
Известный донецкий краевед Валерий Степкин нашел в архивах донесение о том, как вспышка недоверия к докторам переросла в недовольство уровнем жизни и затем — в прямой бунт: