И свет во тьме светит, и тьма не объяла его...

Как становятся украинцами

Рыльский был профессиональным украинцем во втором поколении. А что же бывает в первом, спросите вы? А в первом — либо крестьянские дети, либо бывшие русские и поляки, внезапно воспылавшие чувством к народной культуре края (некоторые евреи и хотели бы такой судьбы, но их по понятной причине в украинцы не принимали). Вот таким сыном польского шляхтича и княжны Трубецкой и был отец поэта Тадеуш Розеславович Рыльский (1841-1902), ставший в процессе своей деятельности Тадеем.

Род Рыльских древний, с XV века прослеживается наверняка. Некоторые исследователи возводят его к одной из окатоличившихся ветвей Рюриковичей, но доказательств этому недостаточно. Наверняка же известно, что во времена Сигизмунда Августа и Стефана Батория паны Рыльские ходили в костел.

А предок поэта Ромуальд, привязанный гайдамаками к столбу во время Колиивщины в 1768 году, начал петь излюбленное произведение местных православных «Пречистая Діво, мати Руського краю», за что его эти головорезы и помиловали, в отличие от других попавших им в руки поляков и евреев. Это был прадед Тадеуша Розеславовича, ученик уманской базилианской католической школы.

Сам поэт говорил, что отец назвал его Максимом в честь одного из главарей того бунта — Максима Зализняка, который помиловал Ромуальда, отрекшегося от веры предков (ненадолго). Два следующих поколения от своей польской и католической идентичности не отходили. Более того, мать Тадеуша княжна Дарья Трубецкая после венчания стала Данутой.

Попав на учебу во Вторую киевскую мужскую гимназию, Тадеуш окунулся в ту оппозиционную атмосферу, которая господствовала среди воспитанников. Достаточно вспомнить, что там жеодновременно учился и Павел Чубинский, автор слов национального гимна. Кроме того, он видел, что генерал-губернатор Д. Бибиков с ностиелями польского духа не церемонился, а малороссийские дела воспринимал как детскую болезнь.

В Киевском университете на историко-филологическом факультете студент Рыльский выбирал себе круг общения между польской гминой и украинским кружком. Как объяснил сам Тадей, «Наше поколение, чувствуя необходимость гуманного единения с народной массой, начало вглядываться в прошлое и настоящее жизни народа, земля которого нас вскормила, песня которого пробудила в нас первые сердечные думы, с которым мы, наконец, имеем соединиться в будущем. Большинство дворян правого берега Днепра — это ополяченные украинцы».

- Дмитрий Игнатьевич, современный мир чрезвычайно насыщен важнейшими событиями: эпидемия коронавируса, надвигающийся экономический кризис, обрушение цен на нефть. Некоторые эксперты говорят, что мы на пороге нового мироустройства. Так ли это?

— Скорее, мы уже порог переступили. Более того, тот же коронавирус коварно захлопнул за нами дверь. И мы, как голый инженер Эрнест Павлович Щукин из «12 стульев»: сзади уже закрытая дверь, перед нами бесконечная лестница, а в руках только обмылок. Добро пожаловать в новый мир!  

- В результате эпидемии COVID-19 почти каждое государство вспомнило о своих границах, таможнях, кордонах. Мы наблюдаем ренессанс идеи «национального государства» в противовес «открытому обществу» эпохи глобализма?

— Это не мы вспомнили, а вирус подсказал. «Девятнашка» слаба на передок, она с разгона не может пробить лбом стенку клетки даже своей короной. Потому-то зараза идет на откровенную подлость: подает клетке ложный сигнал, что это стучится благий гость с добром и подарками. Клетка приоткрывается, вирус врывается и потрошит её изнутри. Точно так же действовали вирусные структуры «открытого общества», поэтому я их называю «коронасоросные». Они грантами, либеральным камланием вскрывали государственный суверенитет, пробивали границы, кордоны и потрошили лакомые страны.

Кстати, я уже отмечал по этому поводу, что бессмысленно разрабатывать вакцину против вируса, — он летуч, мутационно изменчив, неуловим. Нужна вакцина, делающая клетку более вменяемой и менее легковерной. То же самое будет происходить с государствами. Те из них, которые перейдут от позиции «открытого общества» к концепции «вменяемого суверенитета», и выживут. Остальных выпотрошат. Поэтому я аплодирую и маленькой Венгрии (которой хватило её великих философских традиций, чтобы это понять), и нашей громадной России, чьи великие мыслители (взять хотя бы Николая Данилевского) писали об абсолютной ценности суверенности. Это и есть один из важнейших параметров нового мира. 

- В этом отношении чрезвычайно интересна дальнейшая судьба так называемой единой Европы. Не станем ли мы свидетелями многократно предсказанного «заката Европы»?

— В мое время шутили: «Закат солнца вручную невозможен». И закат Европы «вручную» нереален. Это зависит от критического совпадения целого ряда обстоятельств. Помните забавный анекдот: «Подсудимый, как получилось, что вы ударили посудой по голове жену, с которой мирно прожили тридцать лет?» «Ваша честь, я стоял на кухне со сковородкой в руке, жена была ко мне спиной, а сзади открытая дверь. Я и подумал, что больше так обстоятельства могут не сложиться».

После Первой мировой и Гражданской войн большая часть западных территорий бывшей Российской империи вместе с находящимися на них приграничными фортификационными сооружениями оказалась территорией сопредельных стран. Перед СССР остро встал вопрос прикрытия его западных границ.

Но какие укрепления строить? У разорённого войной и разрухой молодого социалистического государства было не так много средств, чтобы ошибиться в этом дорогостоящем вопросе.

Полученный за 8 лет непрерывных боевых действий опыт серьёзно повлиял на военную инженерную мысль. Осада вражеских укреплений и оборона собственных показали, что изолированные крепости, какими бы мощными они ни были, не могли долго сопротивляться вследствие большого расхода боеприпасов и значительных потерь в людях.

Если же они были включены в общую линию полевой обороны и к ним осуществлялся подвоз всего необходимого (Осовец, Верден), оборона оказывалась успешной.

Также военные инженеры пришли к выводу нерациональности сосредоточения фортов и прочих укреплений на ограниченной площади. Они оказывались привлекательной целью для крупнокалиберной осадной артиллерии, и, если даже выдерживали многократные попадания, гарнизоны их испытывали огромные психологические нагрузки.

Бои показали, что крайне необходимым условием успешной обороны укреплений является наличие в них освещения, воды, связи, канализации, оборудования химической защиты, принудительной вентиляции для удаления пороховых газов и т.д.

Фортификации должны были выдерживать попадания крупнокалиберных снарядов от 150-мм и выше. В связи с этим от сооружения чисто бетонных и кирпичных объектов перешли к бутобетонным и железобетонным, причём последние для скорости возведения могли быть сборными.

Первая мировая наглядно показала всю убойную мощь станковых пулемётов. Отпадала необходимость в крупных фортах — их с успехом могли заменить небольшие железобетонные укрепления на несколько или даже на один пулемёт. Такое малое укрепление становилось сложной мишенью для осадной артиллерии.

В связи с этим вместо дореволюционных крепостей и фортов было решено строить протяжённые укреплённые линии, «скелетом» которых являлись небольшие рассредоточенные на большой площади вооруженные артиллерией и пулемётами сооружения, ведущие фронтальный огонь ДОТы, а также предназначенные для ведения косоприцельного огня капониры и полукапониры.

В отечественной фортификации эти линии получили наименование «укреплённых районов» — УРов.

Это не лишённое политического контекста литературное произведение рассказывает о вспышке чумы во французском тогда городе Оран в Алжире, о борьбе с эпидемией и конечной победе над болезнью. Массовое сознание инстинктивно уловило связь классического произведения с днём сегодняшним, экзистенциализма Камю — с предопределенностью судеб современного общества.

Всё во имя конкурентных

В условиях постоянного увеличения народонаселения планеты, постепенно нарастающего недостатка природных ресурсов и огромной техногенной нагрузки усиливается разрыв в качестве жизни различных стран. Обеспечение привычного уровня потребления в условиях растущего дефицита ресурсов для развитых государств вопрос не просто наполнения потребительской корзины, но и социального устройства вместе с утончённой культурой, передовой наукой, великими техническими достижениями и т.д.

Общество потребления хрупко: достаточно разрушить настроенную логистику и оно впадает в панику, его экономика начинает испытывать перегрузки, а привыкшее к комфорту население — панику.

Несколько веков капиталистических отношений чрезвычайно развили в западных державах могучее чувство конкуренции — как на личностном уровне, так и в социальном устройстве. Даже в эпоху Просвещения европейские державы без малейших угрызений совести истребляли целые народы, если это диктовалось соображениями выгоды (например, были убиты миллионы коренных жителей Америки, Австралии, Новой Зеландии и Тасмании). Считать, что эти хищнические инстинкты исчезли под влиянием демократических по форме институтов, было бы чрезвычайно наивно.